 |
 |
 |
 |
 |
|
 |
|
|
 |
|
Письма к Анне Петровне Остроумовой-Лебедевой
Краткая справка об Анне Петровне Остроумовой-Лебедевой
Анна Петровна Остроумова-Лебедева, живописец и гравер, родилась в Петербурге. После гимназии училась в училище Штиглица, в 1892 году поступила в Академию художеств. В 1900 году окончила Академию художеств по гравюре, пройдя курс гравюры у В. В. Матэ и живописи у И. Е.Репина. Перед окончанием Академии художеств в течение года (1898 - 1899) жила в Париже, где обучалась живописи у Д. Уистлера и изучала западноевропейскую и японскую гравюру на дереве.
28 ноябрь 1925 г.
Дорогой друг Анна Петровна, Ваше письмо и деньги я получил, но образчика бумаги все еще не имею. Вот я и в нерешительности: ждать ли мне приезда Вашей приятельницы, которая должна была мне передать этот образчик, или рискнуть пойти покупать самому <...>
Живем мы здесь в большой суете и не раз вспоминаем о нашем милом тихом захолустье. Увы, Вы бы не узнали сейчас самого Парижа. Еще счастье, что мы не живем в нем самом; без версальского отдохновения просто нервы не выдержали бы этого неистового шума, этой какой-то бесконечности движения, этой вечной опаски, как бы тебя не переехали, этих постоянных застопорок, а главное, этой вони. Через час пребывания в этом коловороте я совершенно заболеваю, а между тем приходится в нем проводить иногда целые дни с утра до вечера, не видя ничего приятного из того, что есть в Париже, и лишь бегая из театра в мастерские и т. п. Изредка только мне удается урвать часочек или два и заглянуть в (какой-либо музей или — верх блаженства — в какую-нибудь эстампную лавчонку, где под предлогом поисков материалов для своих постановок я роюсь в папках и уютно разглядываю всякую всячину, и нужную и ненужную (часто ненужная и оказывается нужной).
Здесь невероятное количество знакомых, и по воскресеньям они большими партиями являются к нам. В эти дни и вечера Анна Карловна погибает в хлопотах, но сама же зазывает еще и еще. Моментами получается полная иллюзия, что мы на 1 линии или на Глинке. Удостаивает, но очень редко, своими посещениями и Костенька. [Константин Петрович Сомов.] Он постарел, съежился как-то, потемнел, но духом бодр и временами весел. Настоящее же его пребывание в Нормандии, в деревне у друзей. Из его новых работ я ничего не видел, кроме крошечной картинки, выставленной им на театральной выставке.
Сам я работаю, как бесноватый. Сейчас готовлю постановку огромной пьесы в 13 картин, которая пойдет с Идой Рубинштейн в Opera. Род средневековой мистерии. Я очень увлечен, ибо уже мечтал о том, чтобы испробовать свои силы в “готическом”. Кока пишет по моим эскизам декорации, но на днях бросает эту работу, ибо его приглашают в Милан писать (по собственным эскизам) декорации для “Хованщины” (в Скале). Юрий с утра до ночи сидит над обложками. Леля помогает Коке в другой его работе — росписи столовой в квартире одной зажиточной дамы (в двух шагах от Нотр Дам). Она совсем поправилась и чувствует себя сейчас налегке, так как отправила своего сына со второй бабушкой на берег моря. Саша Яша [Александр Евгеньевич Яковлев.] вернулся из африканского путешествия с изумительными этюдами (часть воспроизведена в “Illustration”). Недавно приехал из Египта Билибин [Иван Яковлевич Билибин, художник.], который нашел себе превосходное ателье. Некоторые из его последних работ совершенно поразительны по отделке, да и очень декоративны. С Владимиром Николаевичем [Владимир Николаевич Аргутинский-Долгоруков, коллекционер, друг Бенуа.] мы в ссоре. Он стал совершенно невыносим в своих причудах и капризах. Впрочем, он, по-моему, просто болен. Меня эта ссора ужасно гнетет, и ему, вероятно, не легче, но ввиду его упрямства нет шансов, чтоб это недоразумение было изжито.
Целую и обнимаю Вас, дорогая, от всего сердца. Обнимаю и целую милого Сергея Васильевича. [Сергей Васильевич Лебедев, выдающийся советский химик, муж художницы.] Наши все Вам кланяются и особливо Анна Карловна, мечтающая теперь о возвращении и о мирном милом приневском житье бытье с лучшими нашими друзьями.
Любящий вас друг Александр Бенуа, Париж.
22 января 1929 г.
Дорогой друг Анна Петровна,
Большой радостью было для нас обоих получить от Вас письмо, являющееся своего рода “памятником” нашей стародавней дружбы. И вот, как зато печально, что время разъединило даже самых близких по душе и вкусам людей! Нам бы вместе так и оставаться, вместе с Вами, вместе с Костей, с другими столь же старинными друзьями, коих понимаешь с полслова и которым можешь поведать все без лишних объяснений. Однако злая судьба всех как-то развеяла по миру и каждый из нас должен коротать остаток своих дней на разных концах света!
Впрочем, нас с Вами разделяют лишь километры — и вот мы преодолеваем их, мы можем перемолвиться. При этом я могу быть уверен, что Вы продолжаете любить меня и Анну Карловну, как прежде любили, Вы же отлично знаете, как мы Вас любим и во всех отношениях ценим. Но, увы, не так обстоит со многими другими “спутниками жизни”, и на одного я прямо должен Вам пожаловаться — это на Костю — он проживает от нас в двух шагах, в том же квартале, но, чтоб заманить его к себе, требуются какие-то специальные усилия, да и они не всегда приводят к цели. Он несомненно за что-то дуется. Но за что? Я себя чувствую абсолютно неповинным перед ним, и приходится допустить, что под этим какая-то сплетня. Или его личная жизнь настолько иначе сложилась, что ему тяжело и неприятно быть с нами…
Зато мы бесконечно счастливы, что вот уже с год как мы помирились с Владимиром и он, в свою очередь, совсем поладил с моим бедным Кокой, явившимся невольным виновником нашей размолвки, длившейся целых два года! Это нам служит большим утешением, хотя он сам ужасно грустен и прямо “безотраден”. Отчасти это ему вообще свойственно (помните, мы его всегда звали “кисленьким”), а отчасти это из-за его дел, действительно сочетающихся в какую-то удушающую петлю (у него на шее его сестра, братья, племянники, жена одного из них и т. д. ). Влача непомерный груз, он непрерывно стонет, жалуется и даже, как дровосек в басне, призывает смерть освободительницу. Должен Вам сказать, что и для меня эта вооруженная косой особа постепенно приобретает характер чего-то желанного. Не то что нам бы плохо жилось, но вокруг столько горечи, ужаса, мерзости, каждое дело сопряжено со столькими неприятностями и подлостями, что начинаешь чувствовать убийственную усталость и сомневаться в своих силах! Играет здесь несомненно роль и то, что не у себя”. Мое здоровье мне не позволяет вернуться на милую родину, к своему настоящему делу, а здесь за что ни возьмешься, во всем сразу распознаешь суетность и бессмысленность. Сейчас я готовлюсь к своей выставке, которая должна быть у Шарпантье в июне, но я и всегда-то ненавидел выставки, а в нынешнем настроении это является просто чем-то удручающим, и удручающим настолько, что вот и поглядываешь, не явится ли оттуда и не выручит ли, не освободит ли от всех пут. Одно только пугает при таком исходе — это что станется с моей божественной подругой и с нашими детьми, которые слишком нежно меня любят. Как вот они перенесут такую утрату? Особенно обе Ати: мать и дочь…
Ну и заныл же. Но нельзя же, беседуя с другом, ломаться и представляться! Нет, этого Вы не заслуживаете. Раз мы с Вами друзья, то вот и получайте такой дружеский подарочек — дайте поплакаться. К тому же здесь, окромя с самыми близкими, я этого делать не могу. А их щадишь. Перед ними нужно показывать, что еще не потерял всего мужества, что бодр и даже рвешься в бой… Ох!..
А теперь в двух словах о нашем житье-бытье. “Маленькая” Атя с Юрием и Татаном живут теперь в самом Париже в том самом доме (но, разумеется, не в той шикарной квартире), в котором жил Бакст. Леля с сыном поехала отдыхать в Савойю и без меры отдается зимнему спорту. Этот отдых она на сей раз вполне заслужила, ибо исполнила по моим эскизам целых пять огромных декораций для балетов Иды Рубинштейн и исполнила их превосходно. От Коки из Рима (в котором вы видали его крошечным и хилым мальчуганом) очень хорошие известия. Он работает не покладая рук и творит для нового Оперного театра одну постановку за другой, и все они имеют большой успех. “Кулечка” (иначе говоря, Анна Карловна) по прежнему наша общая вдохновительница — animatrice, как принято сейчас выражаться. Она болеет душой и радуется за каждого и за всех. Забот у нее полон рот, но она продолжает быть такой же жизнерадостной и радость дающей, какой была всю жизнь. Впрочем, она собиралась сама Вам писать…
Милая и дорогая Анна Петровна, еще и еще благодарю Вас за Ваше доброе сердечное письмо. Я его сохранил среди своих “мемуарных драгоценностей”. А теперь с разрешения милого Сергея Васильевича позвольте Вас обнять и много раз поцеловать. Обнимаю и целую и его...
Душевно вам преданный Александр Бенуа, Париж.
Читайте также...
Партнёрские ссылки: