Политическая публицистика Бенуа: февраль-октябрь 1917 года. Газета «Новая жизнь»

С апреля 1917 Бенуа — сотрудник только что созданной Горьким газеты «Новая жизнь». «Почему мы воюем» — этой статьей, направленной против демагогических призывов своих прежних коллег и напечатанной 23 апреля 1917 года, открывается его новый публицистический цикл.

Бенуа пишет о выставке финского искусства, приветствует Общество финляндских художников, говорит о перспективах развития народного театра, об отношении революции к монументам. Статьи, как и прежде, он публикует каждую неделю. Но о чем бы ни писал критик, каждый раз эстетические рассуждения приобретают отчетливую политическую окраску. Любое художественное событие рассматривается главным образом с точки зрения его социальной, политической тенденции. Может показаться, что статьи эти вообще ближе жанру политической публицистики, нежели художественной критике. Это неверно: они, напротив, могут служить образцами художественной критики, характерной для бурных месяцев, отделяющих Февральскую революцию от Октября. У этого цикла общая тема — «Искусство и революция».

Противник «Союза деятелей искусства», Бенуа видит политическое лицемерие призывов к независимости художников от государства, к их «нейтральности», «аполитичности», «беспартийности», за которыми скрывается прямая поддержка империалистической бойни. Единственный среди художников, он публично выступает против «Дня займа свободы», характеризуя его как всего лишь «прутик, которым ни в малейшей степени не удастся поддержать рушащееся под напором мировой судьбы здание старого мира» — позиция, близкая «пораженческой пропаганде» большевиков. Критикуя политику шовинизма и «обывательские» лозунги кадетов («Война до конца!», «Война до полного истощения врага!»), он вскрывает их цель — «оттянуть момент возвращения с фронта и военнопленных к своим очагам тогда помещики прощайтесь со своими усадьбами, буржуа со своими банками, ремеслами и художествами». Восхваляя революцию и Совет рабочих и солдатских депутатов, Бенуа выражает радость по поводу «победы над мракобесием и деспотизмом». И, наконец, открыто заявляет о признании большевиков, о своей надежде на В. И. Ленина, только что возвратившегося из эмиграции в революционный Петроград.

Статья «Аналогии» характеризует духовный облик русского буржуа («не того, кто с горничной и дачей, а того, кто по душе, по психологии») и его враждебность идее мира. «Они и разговаривать не станут,— саркастически пишет автор о капиталистах.— Просто поглядят на вас с презрением, как на отщепенцев, это в их устах худшая брань — как на «ленинцев» Буржуа тот кто испугался торжества правды и видит в ней свое неизбежное поражение. Боже мой, как вдруг «ленинцы» (с известного расстояния все, кто хотят мира или просто кого тошнит от дальнейшей бойни,— «ленинцы») возьмут верх. Что за ужас! Куда нам деваться? Ведь раз победит мир, то выходит, что победит программа ленинцев! И отсюда вывод один: долой «ленинцев», долой мир и заодно уже да здравствует Милюков, проливы, семь лет войны, Царьград с его апельсинами и прочее».

Публицистика Бенуа не отличается политической последовательностью и включает в себя как рассуждения о внеклассовости искусства, так и призывы к художникам стоять в стороне от сражений и крови. Конечно же, в основе отношения к революции и ленинской партии лежит в этих статьях главным образом ненависть к империалистической войне, притом, по признанию автора, «в толстовском смысле». Но есть здесь и страстное желание интеллигента и гуманиста помочь справедливой народной борьбе, есть и убежденность в том, что не буржуазии и ее партиям, а народу принадлежит историческая роль «охранителя» и творца культуры. «Я не социалист, я далек вообще от какой-либо политической программы я просто, как художник, считаю, что имею право быть только человеком, и ничем иным просто не имею права быть. Лучше, чем кто-либо, я знаю, сколько подлинно прекрасного имеется в той же буржуазной культуре. И все же сейчас я пошел к социалистам. Ведь то, что сейчас делает буржуазия, упорствующая в своей программе империалистической дележки мира,— есть какой-то жестокий кошмар. Нельзя же быть заодно с этим, этому потворствовать! И надо быть с теми, кто этому главному безобразию хочет положить предел. Мой долг перед своей совестью повелевает мне быть с ними. Нужно быть с ними, ибо с «нашими» нельзя больше быть. Боюсь что даже охрану «вечных ценностей», созданных когда-то теми, кто сейчас на правом фланге, возьмут на себя люди нынешнего левого фланга».

Старые коллеги Бенуа становятся идейными врагами из-за его симпатий к большевикам

Так на страницах политической прессы вождь «Мира искусства» утверждает смерть проповеди «искусства для искусства», конец бесплодных разговоров о «храме красоты», о противоположности между «культом прекрасного» и «грязью повседневности». Он — единственный крупный художник, в этот период смело вторгающийся в область политической публицистики, связывая эстетику с этикой и политикой. Многие вчерашние друзья и соратники вовсе не прощают ему перехода в другой лагерь. «С первого же дня все близкие люди не давали мне покоя за то, что я «участвую в большевистском органе»,— сообщает художник Горькому. Его отговаривают, предостерегают от решительных действий. С некоторыми, как, например, с Философовым, он вынужден окончательно порвать: это его «идейные враги». С другими отношения становятся холодными, напряженными. Возмущенная его «предательством», Гиппиус то называет его имя рядом с Горьким, Блоком и А. Белым, упрекая в том, что из ложной выгоды он «провалился в бездну между кадетами и большевиками», то обвиняет наравне с Есениным и Блоком в слепом движении, «куда влечет поток», в безответственности, даже решительно отказывает ему в праве называться человеком. Буржуазная пресса издевается над ним, клеймит как провокатора, «большевистская душа» которого долгое время таилась от царской цензуры, а в годы «виселиц и жесточайших казней» вынужденная ставить различные «Павильоны Армиды», продолжала «дрожать, подобно остановленному автомобилю, от напора архидемократических чувств».

Бенуа не выдерживает травли. Он покидает «Новую жизнь». «Мне нужно отойти в сторону». Но все его сердечные симпатии остаются с газетой. Даже не сотрудничая в ней больше, он не раз обращается к Горькому, привлекая его внимание к антинародным акциям правительства, вскрывает их политическую подоплеку, требует вмешательства: «Подумайте только, уже преступлено к эвакуации Эрмитажа и дворцов! Ведь это самоубийство бесцельное и нелепое; это выражение той паники, которая охватила все наше запуганное общество перед призраком большевизма — и именно большевизма, а не немцев, ибо вошло опять в общую поговорку — мы до немцев по боимся, а боимся своих». Он не отказывается ни от единого слова в своих статьях. Он верит, что «только социал-демократы истинные социалисты».

Читайте также...